Как общество стало холодным. Зависимость от холодных институтов

Автор: Джо Джарвис (Joe Jarvis)

Крах свободы и счастья: зависимость от институтов, неподвластных вам.

Я всегда винил правительство.

Правительства развязывают войны, совершают геноцид, воруют у народа. Правительства закладывают фундамент несправедливого общества, изначально создавая иерархию. Кто-то принимает законы, а кто-то должен по ним жить.

Но правительство – лишь половина картины.

Я всегда верил в силу свободного рынка.

Свободный рынок – истинная демократия, ответственная перед людьми. Она контролируема спросом и подавляема потребительским давлением. Экономическое своекорыстие гарантирует должный контроль над тем, чтобы богатые не становились слишком большим злом.

Но на макроуровне свободного рынка нет. Есть лишь сговор правительства и промышленности.

Они назначили себя матерью и отцом общества. Как? Уничтожив институты, занимавшие когда-то их место.

Союз правительства и промышленности

В книге «Sapiens» Юваль Ной Харари (Yuval Noah Harari) описывает человеческую эволюцию. Человечество перешло от земледельческих обществ, естественно базирующихся на солнце и временах года, к индустриальным обществам конвейеров и расписаний.

Результатом стало множество потрясений. Теплые органические институты – такие как семья и община – были вытеснены холодными и расчетливыми – такими как фабрики и соцобеспечение. «Большинство традиционных функций семей и общин перешли к государствам и рынкам».

Конечно, это означало зависимость от правительства и промышленности для выживания. Роли семьи и общины были переданы третьим лицам. Теперь правительство должно заботиться о вас, а промышленность – продавать вам удовлетворение. Все структуры, сопровождавшие человеческую эволюцию, быстро растаяли или растворились.

«До промышленной революции повседневная жизнь большинства людей протекала в трех древних системах координат: нуклеарная семья, расширенная семья и местная тесно связанная община. Большинство людей работали в семейном деле – например, в семейном хозяйстве или мастерской – или в семейном деле своих соседей. Семья также выполняла функции системы социального обеспечения, здравоохранительной системы, образовательной системы, строительной отрасли, профсоюза, пенсионного фонда, страховой компании, радио, телевидения, газет, банка и даже полиции.

Когда кто-то болел, семья заботилась о нем. Когда кто-то становился стар, семья поддерживала его, и его дети были его пенсионным фондом. Когда кто-то умирал, семья заботилась о сиротах. Когда кто-то хотел построить дом, семья предоставляла ему землю… Но если болезнь человека была непосильна для семьи, или новое дело требовало слишком больших вложений, или соседская ссора переходила в стадию насилия, на помощь приходила местная община.

Община предоставляла помощь на основе местных традиций и экономики услуг, часто сильно отличающейся от законов спроса и предложения свободного рынка. В старомодной средневековой общине, когда мой сосед нуждался, я помогал ему строить дом или сторожить овец, не ожидая взамен оплаты. Когда я нуждался, мой сосед оказывал ответную услугу. В то же время местный правитель мог привлечь всех нас, крестьян, к постройке своего замка, не заплатив ни копейки. Взамен мы ожидали, что он будет защищать нас от разбойников и варваров. В сельской жизни было много транзакций, но мало платежей. Конечно, существовали рынки, но их роль была ограничена. Можно было купить редкие специи, ткани и инструменты и нанять правозащитника или врача. Однако на рынке покупалось менее 10% товаров и услуг широкого употребления. О большинстве человеческих потребностей заботились семья и община».

В таком малом масштабе каждый, кто паразитировал на системе, привлекался к ответу. Семьи и общины также выступали системой контроля этих социальных гарантий. Важную роль в подотчетности играли слухи. Можно было быть уверенным, что если кто-то уклонялся от своих обязанностей, то об этом будут говорить. В следующий раз, когда ему что-то будет нужно, он может оказаться в тупике.

Но, помимо очевидной замены, как в случае полиции, соцобеспечения и корпоративных рабочих мест, также была проблема замены эмоциональных аспектов, обеспечивавшихся семьей. Правительства и промышленность объединились, чтобы предоставить нам решение.

«Рынки и государства для этого культивируют «воображаемые общины», включающие миллионы чужаков и приспособленные к национальным и коммерческим потребностям. Воображаемая община – это общность людей, на самом деле не знающих друг друга, но воображающих, что знают. Такие общины – не новое изобретение. Королевства, империи и церкви тысячелетиями функционировали как воображаемые общины…

Два важнейших примера возникновения таких воображаемых общин – это нация и потребительское племя. Нация – это воображаемая община государства. Потребительское племя – воображаемая община рынка. Оба являются воображаемыми общинами, потому что все потребители рынка или все члены нации не могут по-настоящему знать друг друга так, как знали друг друга крестьяне прошлого…

Консюмеризм и национализм неустанно работают над тем, чтобы мы воображали, будто миллионы чужаков принадлежат с нами к одной общине, что у всех нас общее прошлое, общие интересы и общее будущее. Здесь нет лжи. Дело в воображении. Как и деньги, общества с ограниченной ответственностью и права человека, нации и потребительские племена – это межсубъектные реальности. Они существуют лишь в нашем коллективном воображении, но сила их огромна. До тех пор, пока миллионы немцев верят в существование немецкой нации, приходят в возбуждение при виде немецких национальных символов, пересказывают немецкие национальные мифы и готовы жертвовать деньги, время и конечности ради немецкой нации, Германия будет оставаться одной из сильнейших стран мира».

Но мы можем оставить то, что нам нравится в правительствах и рынках, и избавиться от того, что нам не нравится. Мы можем образовать новые «племена», дающие нам настоящую взаимопомощь, оказывавшуюся когда-то общинами. Мы можем переехать в деревни, соответствующие нашим потребностям и желаниям, или создать их.

Так мы будем взаимодействовать с теплыми институтами. Мы будем частью этих структур и сможем на них влиять. Мы будем знать людей, состоящих в этих структурах, и пребывать с ними в реальных взаимоотношениях.

Правительство дает нам воображаемые общины, чтобы нас контролировать. Национализм заботится о том, чтобы мы были готовы сражаться в следующей войне, жертвуя свои тела и богатство ради удовлетворения политических амбиций.

Рынок дает нам воображаемые общины, чтобы продавать нам. Пользователи Apple принадлежат к эксклюзивному клубу, указывающему на их богатство и модность. Дает ли вам это чувство удовлетворенности?

Но как насчет общины людей, увлеченных фермерством, самостоятельным выращиванием продукции и обменом товаров и труда? Можно оставить себе свои смартфоны и доступ к интернету, подобно тому как сельские экономики прошлого на 10% зависели от купцов извне. Но когда речь идет о воде, электричестве, еде, продуктах гигиены и даже развлечениях, все это легко обеспечить на уровне общины.

Сейчас, когда мир добровольно стал настолько централизованным благодаря интернету, мы можем децентрализоваться благоприятными для нас способами. Мы можем создать небольшие общины, не превращаясь в отшельников. Мы сможем свободно приходить и уходить, не будет никакого принудительного труда, фальшивых выборов или коммунистической утопии. Лишь добровольные группы, предлагающие теплые альтернативы диктаторским и промышленным институтам.

Я не хочу, чтобы, когда у меня случится аппендицит, меня оперировал мой цирюльник. Но я не против, чтобы моих детей воспитывал сосед при помощи бесчисленных источников в интернете.

Мы сейчас можем объединить лучшее из двух миров. Мы можем обернуться назад и выбрать то, что было выдающимся в управляющих структурах досовременных общин. И мы можем оставить цивилизацию и технологии, нравящиеся нам в современном мире.

Общество подобно маятнику, качающемуся от одной крайности к другой. Но при каждом взмахе теряется часть энергии, и мы приближаемся к равновесию.

Прогресс промышленности дал человечеству бесчисленные преимущества. Но где-то он зашел слишком далеко. Нам нужно научиться реинтегрировать теплые институты в свою жизнь, не лишаясь преимуществ крупной промышленности.

В каком-то смысле, человечество когда-то настолько зависело от мелких теплых институтов, что мы стагнировали и не могли прогрессировать. Люди задыхались, и тогда маятник остановился и начал двигаться в другую сторону.

Когда мы наконец освободились, мы потеряли всякую связь с теплыми институтами. Холодные институты заменили семью, и теперь многие чувствуют отчужденность и подавленность.

Можем ли мы обрести равновесие? Можем ли мы сочетать рынки и правительство с семейной и общинной жизнью так, чтобы освободиться от тирании правительств и корпораций и оставаться свободными индивидами?

Маятник готов начать обратное движение

Чтобы исцелить общество и исправить траекторию, требуются радикальные эксперименты с управлением. Стагнация – лучшее, на что можно надеяться при нынешней модели сговора правительства и корпораций.

Нам нужно восстановить общинные структуры прошлого. Мы не можем просто избавиться от институтов, на которые люди полагаются, и ожидать, что все будет спокойно. Необходимо создать модель лучшего общества.

Именно поэтому следующим движением, которое кардинально улучшит цивилизацию, будет период децентрализации институтов, характеризующийся добровольным объединением.