Как Рузвельт усугубил Великую депрессию

Автор: Роберт Хиггс (Robert Higgs)

Франклин Рузвельт (Franklin Roosevelt, ФДР) вывел нас из Великой депрессии, как сказал Ньют Гингрич (Newt Gingrich) группе республиканцев после недавних выборов, и поэтому его можно считать «величайшей фигурой XX века». Вероятно, автор этого высказывания – не сторонник рыночной экономики. «Новый курс», в конце концов, был крупнейшей в этом веке экспансией влияния федерального правительства в мирное время.  Более того, мнение Гингрича о том, что ФДР спас нас от депрессии, несостоятельно; напротив, политические шаги Рузвельта продлили и углубили ее. 

Несомненно, Рузвельт изменил характер американского правительства – в худшую сторону. Многие реформы 1930-х годов и сейчас присутствуют в политике: квоты посевных площадей, фермерские субсидии и регулирование сбыта в сельском хозяйстве, широкомасштабное регулирование безопасности частных лиц, федеральное вмешательство в отношения между профсоюзами и менеджментом, деятельность правительства в сфере кредитования и страхования, минимальная оплата труда, государственное страхование от безработицы, выплаты по соцзащите и соцгарантиям, производство и продажа электроэнергии федеральным правительством, необеспеченные деньги – и так далее и тому подобное.

Революция Рузвельта началась с его инаугурационной речи, которая не оставила сомнений по поводу его намерения воспользоваться моментом для достижения собственных целей.  Эта речь, запомнившаяся очевидно ложным высказыванием о том, что «единственное, чего нам стоит бояться – это сам страх», также призывала к введению чрезвычайных правительственных полномочий. 

На следующий день после принятия присяги ФДР опубликовал официальное объявление, созвав особое заседание Конгресса. Перед собранием он провозгласил общенациональные банковские каникулы – мера, которую он отказался утвердить, когда Гувер предложил ее тремя днями ранее.

Сославшись на Закон о торговле с враждебными государствами 1917 года, Рузвельт объявил, что «все банковские операции будут приостановлены». Банкам разрешили возобновить свою деятельность лишь после отдельной проверки каждого из них и одобрения правительства, и процедура эта тянулась несколько месяцев. Этот шаг усугубил ощущение кризиса в обществе и позволил ему проигнорировать традиционные ограничения полномочий центрального правительства. 

В своем понимании депрессии Рузвельт и его экономические консультанты перепутали причину и следствие. Они не поняли, что цены упали из-за депрессии.  Они полагали, что депрессия набирала ход из-за падения цен. Очевидным решением в этом случае для них стало повышение цен, и его они решили добиться путем создания искусственного дефицита.  Так и появились бредовые меры, призванные вылечить депрессию с помощью сокращения объемов промышленного производства. Программа была настолько явно самоубийственной, что трудно было поверить, что кто-то вообще мог поверить в ее действенность.

Наиглупейшее применение теории коснулось и цены на золото. Начав с банковских каникул и продолжив введением массовой программы масштабной закупки золота, Рузвельт отказался от золотого стандарта, основного ограничителя инфляции и роста правительства. Он национализировал запас монетарного золота, запретил частное владение золотом (за исключением ювелирных, научных или промышленных целей, а также иностранных платежей) и аннулировал все договорные обязательства – публичные и частные, будущие или прошлые – по оплате золотом. 

Конфискация золота, будучи сама по себе ограблением, не сработала. Цена золота выросла на 69% – с $20,67 до $35,00 за унцию, но уровень цен на внутреннем рынке возрос в период между 1933 и 1934 годами лишь на 7%, а до конца десятилетия почти остановился. Девальвация Рузвельта вызвала ряд ответных мер со стороны других стран, усиление напряжения в международной торговле и дальнейшее погружение мировой экономики в депрессию.

«Обесточив» банковскую систему и разобравшись с золотым стандартом, он перешел к сельскому хозяйству. Работая совместно с политически влиятельной Федерацией фермерских бюро и бандой Бернарда Баруха (Bernard Baruch), Рузвельт протолкнул закон о регулировании сельского хозяйства 1933 года. Он предусматривал сокращение посевных площадей и производство продукции, ограничительные соглашения о сбыте продукции и законодательное лицензирование поставщиков и продавцов в целях «устранения несправедливых практик и сборов».  Он утверждал выдачу большего объема кредитов, облагал налогом переработку пищевого сырья и поощрял фермеров, сокращавших объемы производства.

Смысл всего этого заключался в повышении цен на сельхозпродукцию до тех пор, пока они не достигли бы более высокого «паритетного» уровня. Миллионы людей, едва способных прокормить и одеть свои семьи, нельзя было упрекнуть за сомнения в великодушии программы, которая была разработана ради удорожания продовольствия и волокна.  Хотя эта мера носила экстренный характер, ни один из президентов не смог объявить об окончании этого чрезвычайного режима.   

Согласно закону Рузвельта о восстановлении национальной промышленности 1933 года, промышленность была практически национализирована. Как и большинство законодательных актов «Нового курса», этот стал результатом компромисса особых интересов: бизнесменов, заинтересованных в повышении цен и ограничении конкуренции, профсоюзных деятелей, нуждающихся в правительственном финансировании и защите, социальных работников, желающих контролировать условия труда и запретить детский труд, а также поборников масштабных расходов на общественные работы.

Законодательство позволило президенту лицензировать виды деятельности или контролировать импорт, чтобы достичь слабо идентифицируемых целей закона. Каждой отрасли промышленности пришлось разработать кодекс честной конкуренции, в каждом из которых содержались положения, устанавливающие размер минимального заработка, максимальную продолжительность рабочего времени и «приличные» условия труда. Эта политика зиждилась на сомнительном убеждении о том, что стране больше всего был нужен именно картелизированный бизнес, завышенные цены, меньший объем работы и чрезмерные трудозатраты. 

Чтобы было кому следить за выполнением закона, Рузвельт учредил Национальное управление экономического восстановления (NRA) и назначил его главой генерала Хью Джонсона (Hugh Johnson), дружка Баруха и бывшего администратора проекта. Джонсон ввел знаменитую эмблему с синим орлом, а компаниям пришлось использовать ее на своей продукции и подчиняться кодексам NRA. Появились шествия, рекламные щиты, плакаты, нагрудные значки и радиоролики, все для того, чтобы заставить замолчать всех недовольных такими мерами. Со времен Первой мировой войны не было подобного потока веселья и давления. Снижение цен стало «обманом», равносильным государственной измене. Политика насаждалась с помощью громадной системы агентов и информаторов.

Постепенно NRA одобрило 557 основных и 189 дополнительных кодексов, охватывающих 95% всех промышленных рабочих. Главную роль в написании и введении документов в действие сыграли влиятельные бизнесмены. В общем и целом их целью было подавление конкуренции. Особенно явно отражают эти усилия такие меры, как установление минимальных цен, введение системы обмена информацией о ценах, стандартизация продукции и услуг, а также предварительное уведомление о намерении изменить цены.  Добившись от правительства обещания урезонить конкуренцию, магнаты стали с нетерпением ожидать прибылей. 

Но первоначальный энтузиазм испарился, когда по очевидным причинам NRA не справилось с работой. Даже его корпоративные сторонники стали возражать против навязанной им регламентации. К тому времени, когда Верховный суд аннулировал всю инициативу в начале 1935 года, большинство ее бывших сторонников уже потеряли к ней интерес.

После отмены NRA председатель Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз (Charles Evans Hughes) писал, что «чрезвычайное положение не создает и не расширяет конституционную власть». Конгресс «не может передавать законодательную власть президенту, чтобы тот неограниченно создавал любые законы, какие ему вздумается».

Несмотря на это решение, подход NRA полностью не исчез. Его экономическая логика заново проявилась в законе о регулировании трудовых отношений 1935 года, восстанавливающем привилегии профсоюзов, и законе о справедливых стандартах труда 1938 года, регулирующем размер жалования и продолжительность рабочего времени.  Закон о битуминозном угле 1937 года восстановил кодекс угольной промышленности, как при NRA, включая фиксацию цен. Управление общественных работ назначило правительство нанимателем последней инстанции. С помощью закона Коннелли 1935 года Рузвельт картелизировал нефтедобывающую индустрию. В результате, естественно, и Верховный суд сменил образ мышления на угодный Рузвельту. 

Но и после всего этого большие обещания об окончании страданий так и не были выполнены. Пока государственный сектор пил кровь частного сектора, контролируя его до маниакальности, экономика продолжала погружаться в депрессию. Совместное влияние вмешательства Герберта Гувера (Herbert Hoover) и Рузвельта так и не позволило рынку выправиться самому. Вместо того чтобы вытащить нас из депрессии, ФДР усугубил и продлил ее, доставив миллионам лишние страдания.

Еще более трагичным является многолетнее наследие Рузвельта. Стремлению масс и элиты к индивидуализму, свободным рынкам и ограничению правительства в 1930-е годы был нанесен удар, от которого они полностью не оправилась до сих пор. Теория многоукладной экономики до сих пор является доминирующей идеологией, поддерживающей правительственную политику. Вместо прежних мечтаний о свободе мы проявляем все большую терпимость и даже положительный спрос на коллективистские программы, обещающие социальное обеспечение, защиту от суровой рыночной конкуренции и халяву.

Как говорит Гингрич, «исследовать Франклина Делано Рузвельта можно бесконечно». Но если смотреть на него с восхищением, можно вынести вот какой урок: правительство – чрезвычайно полезное средство достижения чьих-то личных чаяний, и использование этого источника потенциальных благ абсолютно законно. Кого нам и стоит опасаться, так это политика, верящего в это.