«Они спрятали пудовые слитки золота». Правнук купцов Агафуровых — об истории и сокровищах своей семьи

Источник: 66.RU

Автор: Михаил Старков

Купцы Агафуровы, открывшие универсальные магазины на Урале и в Сибири, после революции уехали за границу. В домах, где жили их семьи, теперь филиал краеведческого музея и представительство Республики Татарстан. Что стало с потомками Агафуровых в России, Турции и Японии, рассказал в интервью 66.RU Бадри Девишев — правнук Зайнетдина Агафурова, среднего из трех братьев.

Среди родственников Агафуровых, оставшихся в России, были репрессированные. Отца Бадри Девишева в 1936 году обвинили в подготовке диверсий и отправили в лагерь. Сам Бадри родился в поселке Сосногорск (Республика Коми) — в местах заключения и ссылки родителей. После учебы в Москве работал в фирме «Мелодия» — на Апрелевском заводе грампластинок. В 1990-е и 2000-е был коммерсантом, практикующим юристом и журналистом.

Сейчас изучает историю купцов Агафуровых и собирает материал для книги.

До и после революции

— Братья Агафуровы продолжали дело своего отца, который после военной службы в Екатеринбурге открыл лавку на Торговой площади. Чего они успели достичь как коммерсанты?
— Старшие братья торговали с детства — заниматься коммерцией для них было как дышать воздухом. До Агафуровых в розничной торговле Екатеринбурга была преимущественно узкая специализация. Экспериментировать с ассортиментом — возможно, неосознанно — начали Камалетдин и Зайнетдин. С 1886 года они переносили товары из своих лавок в большой магазин на Успенской улице (сейчас — Вайнера), где арендовали помещения. Фактически Агафуровы стали пионерами универсальной розничной торговли на Урале и в Западной Сибири. В 1890 году они открыли двухэтажный универмаг в Тюмени, в 1896-м — большой магазин в губернской столице Перми, а чуть позже — еще один. По такому же принципу Агафуровы создавали свои магазины и в других городах, например в Ирбите, Тобольске и Семипалатинске. В Тюмени интересы Агафуровых представлял мой дед — Карим Девишев, женатый на Магире — дочери Зайнетдина Агафурова. У отца Карима под Касимовом была своя мельница. В Москве, Варшаве, Харбине и Йокогаме Агафуровы держали торгово-закупочные конторы. Их дальнейшим планам помешала революция.

— Как изменилась жизнь Агафуровых при советской власти?
— После Октябрьского переворота власть в Екатеринбурге постепенно перешла в руки большевиков. В условиях Гражданской войны ни о каком развитии торговли не могло быть и речи — прервались отлаженные годами торговые связи. Агафуровым приходилось порой снабжать красноармейцев продовольствием за свой счет — махоркой, сахаром, но имущество никто не отбирал, и магазины продолжали работать. Существует предположение, что Агафуровы находились под негласной защитой Ивана Малышева — председателя Уральского областного комитета РСДРП, ведь Малышев до революции работал у Агафуровых, и даже в трудное для него время, когда он находился под надзором властей, братья давали ему работу.

— Другие революционеры могли неправильно его понять.
— Честно говоря, я не очень верю в это покровительство. Просто до прямой экспроприации у большевиков еще не дошли руки, а город нужно было держать, обеспечивая продовольствием и товарами первой необходимости. Обрушение налаженной торговли грозило хаосом. Да и подозревать большевиков в каких-то сантиментах по отношению к классовым врагам — несерьезно! Последующие события это наглядно доказали. В июне 1918 года перед вступлением в город белых большевики взяли заложников из числа классово чуждых элементов — людей, имевших отношение к бывшей городской Думе, промышленников, торговцев. Среди них был и мой прадед Зайнетдин, и сын его старшего брата Садретдин. За них вступилась местная мусульманская община. Подробности мне неизвестны, но в конце концов обоих отпустили. Другим повезло меньше: около 20 человек вывезли за город и расстреляли. По иронии судьбы неподалеку от дач Агафуровых.

— Тогда они и убедились, что пора уезжать?
— После того как власть на Урале перешла к колчаковцам и белочехам, Агафуровы прожили в Екатеринбурге еще год. Жизнь налаживалась, но они понимали — как раньше уже не будет. Тогда же, наверное, они смирились с мыслью об эмиграции и начали готовиться к отъезду. Летом 1919 года братья с женами и детьми ушли с отступавшей белой армией, оставив дома и магазины, которые сразу же подверглись разграблению. В Сибирь, а потом на Дальний Восток они добирались по железной дороге. Насколько мне известно, в поезде Агафуровым выделили отдельный вагон. В Семипалатинске к ним хотели присоединиться мои дедушка и бабушка, но каким-то образом они разминулись. Агафуровы уехали за границу, а Девишевы остались в России. Занятный эпизод: бабушка рассказывала, что у них в доме столовался чешский офицер Людвик Свобода, воевавший на Урале с большевиками. В 1968 году он стал президентом ЧССР и поддерживал реформы первого секретаря компартии Дубчека, а после разгрома Пражской весны ему пришлось договариваться, по сути, с теми же большевиками.

В эмиграции

— Для жизни за границей Агафуровы выбрали города, где у них были деловые партнеры?
— Как я уже говорил, в Йокогаме и Харбине у Торгового дома Агафуровых были представительства. Уехав из России, они сначала жили в Японии, но в 1922 году старший брат Камалетдин умер, а годом позже во время землетрясения погибли старший сын Зайнетдина и его жена. Чудом остался жив их маленький ребенок. Агафуровы перебрались в Харбин, где продолжили заниматься торговлей практически с нуля. Но в Харбине с его полумиллионным населением и высокой конкуренцией развернуться, видимо, было намного сложнее. Агафуровы, впрочем, нашли свободную нишу: занимались мелкооптовой торговлей промышленными товарами, продавали галантерею: иголки, нитки, прочую фурнитуру. Держали свой магазин.

— Это правда, что в 1923 году — в разгар НЭПа — Совнарком РФ приглашал Зайнетдина Агафурова вернуться и налаживать торговлю в России?
— Само приглашение не сохранилось, иначе бы я вам сказал однозначно, но я знаю об этом со слов бабушки. В 1928 году, когда ездить за границу еще разрешали, она выбралась в Харбин и встретилась с родственниками. В Харбине работало Генеральное консульство СССР — с его помощью большевики наладили диалог с эмигрантами. Специалистов в стране не хватало, а экономику надо было восстанавливать. Поэтому уехавшим предлагали вернуться и работать в министерствах и других госучреждениях. Были такие купцы Яушевы (очень известная в то время татарская фамилия), владевшие универсальными магазинами в Троицке, — главе семьи Муллагали Яушеву, насколько я знаю, тоже прислали такое приглашение. Он приехал в СССР, обосновался, по-моему, в Ташкенте, но никаких должностей не получил. Возможно, Зайнетдин тоже хотел вернуться, но не успел уехать — в 1924 году он умер от сердечного приступа.

— После этого коммерцией занимался младший брат Кашафетдин?
— Кашафетдин, а с ним — Садретдин, сын Камалетдина, и двое сыновей Зайнетдина — Бурхан и Искандер. Дела шли, по-видимому, неважно, и к 1933 году Торговый дом «Братья Агафуровы» прекратил свое существование. А в 1935 году Кашафетдин попал под автомобиль и на следующий день скончался. Садретдин еще какое-то время жил в Харбине, потом перебрался с женой в Корею и работал в Пусане управляющим магазина, принадлежавшего одному из знакомых эмигрантов. Когда и там с торговлей не сложилось, вернулся в Китай, но поселился уже в Шанхае. Умер он в 1943 году, не дожив до конца Второй мировой. Его вдова с сыном Муратом уехали в Японию, где тот нашел себе жену.

— Харбин Агафуровым тоже пришлось покинуть?
— При коммунистах в Харбине стало неспокойно — чужаков постепенно выдавливали из страны, и Агафуровы задумались о переезде. Вариантов было немного. Одни иммигранты собирались в Австралию, другие — в Америку. В начале 50-х Агафуровы уехали в Турцию, полагая, что в мусульманской стране им будет проще. Позвали к себе родственников из Японии. После смерти матери в 1953 году Мурат с двумя сыновьями и женой-японкой присоединился к Агафуровым в Турции. Жизнь их там не сложилась, сердце у него было больное, и в 1962 году он умер. Вдова, так и не выучившая турецкий язык, вернулась с детьми в Японию. Сыновья Мурата живут там и сейчас, но контактов с родственниками в других странах не ищут. С потомками Агафуровых в Турции общаться проще.

Поиски клада Агафуровых

— По одной из версий, Салия Агафурова — жена Кашафетдина — в 1934 году приезжала в Свердловск, чтобы откопать клад, и часть ценностей передала государству. Вы знаете, как это было?
— Достоверно утверждать это можно только со ссылкой на документы — когда именно она приезжала, когда встречалась с сотрудниками НКВД. Таких данных нет, остались только воспоминания родственников. Скорее всего, Салия действительно была в Екатеринбурге — наверное, уже в тридцать пятом, после гибели Кашафетдина. При живом муже Салия не поехала бы одна в Россию, да и он бы ее не отпустил. Думаю, после смерти Кашафетдина с деньгами стало совсем плохо, и она решила выкопать спрятанное в Екатеринбурге.

— Называли даже адрес на пересечении улиц Токарей и Нагорной, где этот клад хранился.
— Где-то в этом районе был их дом. Кашафетдин выстроил его, когда женился на Салие — для этого ему пришлось развестись с первой женой. Салия была значительно моложе его — ей хотелось жить на широкую ногу, и Кашафетдин во всем ей потакал, тратя на новую семью большие средства. Старшим братьям это не нравилось, потому что он вынимал деньги из бизнеса, что едва не привело к банкротству. Перед отъездом за границу и он, и старшие братья действительно спрятали ценные вещи, которые не могли взять с собой, — фамильное серебро, украшения, пудовые золотые слитки. Папа мне об этом рассказывал.

— Пудовые слитки?
— Да, пудовые слитки золота. Это неудивительно, потому что к 1918 году хранить деньги в банках стало невозможно. Большевики практически закрыли доступ к банковским счетам, и граждане могли копить только наличные. Все это было ненадежно, и Агафуровы понимали, что в трудные времена нужно запасать золото. Думаю, они не верили, что советская власть продержится долго, рассчитывали вернуться и откопать все, что спрятали. Добравшись с белыми войсками до Владивостока, где большевиков еще не было, они какое-то время жили там в надежде на лучшее. Но вынуждены были эмигрировать, когда стало ясно, что другого пути нет.

— То есть клады Агафуровых — не только городская легенда?
— То, что ценности прятали, — это абсолютно точно. Вопрос, что удалось отыскать, а что осталось. Кто знает, может, закапывали и на дачах Агафуровых — раньше семья проводила там много времени, а сейчас все бурьяном поросло.

— Разве дачи уцелели?
— Сохранились остатки фундаментов. В годы советской власти на агафуровских дачах разместили детский туберкулезный санаторий. Потом случился пожар — дома сгорели. Рядом выстроили новое здание, которое тоже со временем пришло в упадок. На месте кладоискателей я бы начинал оттуда.

— За сто с лишним лет там, наверное, уже все перекопали.
— Копать вслепую — неподъемная затея. Без хорошей техники ничего не получится. Там нужно походить с металлоискателем.

В стране большевиков

— Что стало с вашими бабушкой и дедушкой, которым не удалось бежать за границу с Агафуровыми?
— Они оказались в Красноярске. Почему — не знаю. Возможно, пытались выбраться из страны другим путем, но застряли в Сибири. Отец успел окончить там педагогический техникум и преподавал в училище математику и физику. В 1927 году семья решила переехать в Москву, где на Большой Татарской жили родственники. В дороге у них украли все вещи, и в столицу они прибыли практически «голыми» — все пришлось начинать с чистого листа. Но образование детям они дали. Старший брат отца поступил в МГУ, а сам он — в МВТУ. Все было хорошо, пока химический факультет, где он доучился до третьего курса, не преобразовали в Военно-химическую академию (сейчас — Военная академия химической защиты).

Поскольку новое учебное заведение стало режимным (студенты даже носили военную форму), начались проверки, и отца обвинили в том, что он скрыл чуждое социальное происхождение. После четвертого курса его отчислили. До 1936 года папа работал химиком-лаборантом в Госниихимфото, позже — заведующим лабораторией, а потом, что называется, попал под раздачу.

— Его репрессировали?
— В этом доме на Большой Татарской, 28 — по соседству с Девишевыми — жил Абдулла Шамсутдинов — имам-хатыб Московской мечети. В 1936 году, когда начали громить мусульманские религиозные структуры, его обвинили в антисоветской деятельности (буржуазный национализм и шпионаж в пользу Турции) и арестовали. На допросах Шамсутдинов упомянул отца, с которым они общались. Поскольку чекистам надо было это дело раскручивать, заодно пристегнули и его. Годом позже Шамсутдинова расстреляли за измену родине, а его жена-инвалид умерла в 1942 году в мордовском лагере.

— Чем это дело обернулось для вашего отца?
— Ему инкриминировали участие в боевых группах — якобы он собирался взорвать три завода. Но ему (если можно так сказать) повезло — всех, кого взяли по этому делу годом позже, расстреляли. Он же получил 10 лет лагерей и остался жив. Когда началась война, отец просился на фронт, но политическим заключенным в этом отказывали. Отец отсидел весь срок в лагере, а когда вышел, вернуться в Москву не смог и еще 10 лет работал на спецпоселении. Формально — освобожденным, а фактически — подневольным на разных предприятиях. Сначала — на добыче радия. Запаивал в химлаборатории крупицы солей радия в свинцовые капсулы, которые под охраной отправляли в Москву. Потом — на заводе, выпускавшем канальную сажу, образующуюся при сжигании природного газа, — ее используют, например, при производстве покрышек для автомобилей. Кстати, завод существует и сейчас — он стал одним из крупнейших предприятий в Коми.

— А как ваша мама оказалась на севере?
— По сходным причинам. Она была немкой из сибирской деревни, где селились немцы-колонисты. В 1942 году вышло известное постановление ГКО о мобилизации немцев — мужчин (от 15 до 55 лет) и женщин (от 16 до 45 лет) — в так называемые рабочие колонны. Позже их назвали трудармией. Немцы строили заводы, работали на лесозаготовках и в рудниках. Вся их вина заключалась в их национальности. Маме как раз было 16 лет, когда ее вместе с другими молодыми женщинами, как пел Высоцкий, «повезли из Сибири в Сибирь». Там она и встретилась с отцом. Нас, детей, в семье было пятеро: четыре мальчика и девочка. Два моих брата умерли от свирепствовавшей тогда дифтерии. Полностью свободными родители стали только в 1956 году. Они могли уехать в Москву, но кто их там ждал? Остались в Сосногорске. Старший брат и сестра живут там и сейчас.

Конец винила

— Вы единственный из семьи Девишевых, кто уехал из Сосногорска?
— Я уехал поступать в Московский институт химического машиностроения, окончил его и получил распределение на Апрелевский завод грампластинок. Это было основное предприятие Всесоюзной фирмы грампластинок «Мелодия» — очень большое производство. Я попал в цех, где изготавливали пластмассу для грампластинок — то, что в обиходе называют винилом. Работал сменным мастером, потом перешел в заводскую лабораторию, занимался исследованиями, налаживал метрологическую службу завода, а через 14 лет стал главным инженером.

— Завод выделил вам квартиру?
— Не сразу, а через восемь лет. Сначала я жил в общежитии, успел за это время жениться, двое детей появилось. Квартиру нам дали двухкомнатную, что, в общем, было несправедливо. Но сейчас и такое жилье бесплатно не раздают — в этом смысле при советской власти были социальные гарантии, о которых молодые сегодня могут только мечтать.

— Завод грампластинок мог выжить или его уход с рынка был неизбежным?
— В начале девяностых, когда все это случилось, парадоксальным образом сошлись два фактора. Если помните, началась волна приватизации предприятий по первой и второй модели. Апрелевскому заводу это не принесло ничего хорошего — сотрудники, которые хотели заниматься музыкальным бизнесом (я в том числе), потерпели неудачу. Акции начали скупать интересанты, далекие от производства грампластинок. Они рассчитывали сдавать в аренду недвижимость. У завода была огромная территория — 18 гектаров с промышленными и административными зданиями. Вкладываться в технологии эти люди не собирались, полагая, что работающий конвейер обеспечит их на много лет вперед. Они не учли, что как раз в это время виниловые пластинки начали умирать. На Западе это случилось раньше. В 1990 году я ездил в Германию за оборудованием — мы приобрели его на заводе в Ганновере, который закрывался, потому что спроса на его продукцию уже не было. Музыкальная индустрия переходила на компакт-диски. Мы рассчитывали, что в Советском Союзе еще долго будут в ходу пластинки, но эти ожидания не оправдались — через три года виниловое производство начало безнадежно угасать. Этот процесс, конечно же, был связан с развалом экономики в целом. Дорожало все вокруг и, естественно, грампластинки. Людям стало не до них — не всегда хватало денег даже на еду. При падающем спросе и высокой инфляции выручка от продаж очень быстро перестала покрывать расходы.

— Никто не предполагал, что спрос на виниловые пластинки снова будет расти?
— Если бы новые собственники предвидели ренессанс винила, случившийся через 10–15 лет, возможно, они сохранили бы производство, хотя бы частично. Но кто мог знать об этом? Дорогие станки сдали в металлолом, кое-что по дешевке продали за границу — видимо, там нашлись пророки, которых не хватало у нас. В 2010–2015 годах, когда — вслед за Западом — интерес к грампластинкам возобновился и у нас, частные компании-энтузиасты повезли из-за рубежа те же самые дряхлые прессы. Теперь производители винила надувают щеки, гордясь тиражами в 10 тысяч экземпляров! Для сравнения — в лучшие годы Апрелевский завод выпускал до 60 миллионов грампластинок в год. Печальная история…

— Чем вы занимались потом?
— Я пробовал разные занятия, в том числе коммерцию — с друзьями мы открыли магазин, предлагавший продукты и разные промышленные товары. Но я достаточно быстро понял — это не мое. Все, что связано с необходимостью угождать клиенту (покупателю), психологически мне не близко. В связи с этим я иногда думаю о Зайнетдине Агафурове — по характеру он был самым мягким из братьев. Каково было ему жить в мире, где покупатель всегда прав? А может, это умение тоже доставалось ему непросто?

— В доме Камалетдина сейчас музейный клуб «Дом Агафуровых», в доме Зайнетдина — представительство Татарстана в Екатеринбурге. Вам не обидно, что вы — один из наследников — не можете предъявить на них права собственника, а по-прежнему живете в двухкомнатной квартире в Апрелевке?
— В России нет закона о реституции, а раз так, и говорить об этом бессмысленно. Наверное, государство — если бы эта проблема была для него важна — могло бы как-то попытаться ее решить. Например, выделить наследникам какую-то долю в сохранившемся имуществе их прадедов, но я, увы, не вижу никакой перспективы, чтобы это стало в России актуальным. Хочу сказать о другом. Я счастлив, что дома Агафуровых уцелели, благополучно миновав все сломы эпох. Ведь очень многие замечательные строения и в Екатеринбурге, и в Москве погибли под ковшом экскаватора! Здания живы благодаря усилиям многих людей и продолжают служить людям. Так же как и помещения легендарного универмага Агафуровых на Успенской (Вайнера), которые сегодня переживают второе, а может быть, уже десятое, рождение! Мне кажется, это важнее.