Время – деньги, деньги - время

«Жизнь – это только тень, комедиант, паясничавший полчаса на сцене и тут же позабытый».

– «Макбет» (Macbeth)

Наше ограниченное время, наш огарок свечи, как выразился шекспировский Макбет в том же монологе, что процитирован выше, быть может, очень мало значит во вселенских масштабах, но для каждого из нас в отдельности оно имеет величайшее значение. В отличие от других измерений – высоты, ширины и глубины, – четвертое почти бесконечно, но люди наслаждаются лишь небольшой его частью, в среднем семьюдесятью годами. Время не стоит на месте. И действительно важно не тратить его впустую.

Другим может казаться, что мы тратим время понапрасну. Но когда мы делаем паузу, перезаряжаем наши батарейки или перестаем думать – это не пустая трата времени. Поиск удовольствия, преследование счастья, устранение неудобств – это хорошее использование времени. Все мы разные и получаем удовольствие от разных вещей, так что время не считается потраченным впустую, если это наш личный выбор. Никто не может так эффективно распределять время, как сам человек. Все это сугубо личное дело.

Если эффективное использование времени – частное удовольствие, то его пустая трата может быть очень неприятной. Пустая трата времени – это отказ от личных притязаний, будь то что-то такое банальное, как карточная игра, или такое знаковое, как изменение своих жизненных обстоятельств. Чтобы избегать пустой траты времени, требуются положительные личные действия, но мы живем в мире, где принятие решений все больше берет на себя государство. Но государство плохо представляет себе значение времени, подменяя принятие решений нерешительностью и откладыванием. Время предполагает перемены и прогресс, но только не для государства. Развитие событий со временем подрывает уверенность государства. Государство считает, что у него есть сколько угодно времени на то, чтобы все сделать правильно, консультируясь, отчитываясь, дискутируя и наконец действуя, пока всем, кого это затрагивает, приходится ждать.

На подписание торгового соглашения между ЕС и другим правительством требуется больше десятилетия, так как ни одна из сторон не чувствует важности времени. Такой улиточный темп хода времени – это норма в правительственных и межправительственных делах. В бизнесе время – это издержки, действующие против прибыли, потому что прибыль всегда измеряется в пределах какого-то временного промежутка. Умелый и эффективный бизнесмен в обществе ценится. Он продуктивен и максимизирует прибыль, при этом ограничивая потраченное на ее получение время. Время – также основа процентных ставок, представляющих собой не столько денежные издержки, сколько выражение временных предпочтений. Временное предпочтение – это уцененная будущая стоимость материалов, энергии и усилий, пока еще не имеющихся в наличии, но обещанных на конкретную будущую дату.

Посредством денежной политики государство управляет нашими временными предпочтениями, навязывая собственную всеобъемлющую версию. Оно управляет стоимостью нашего личного будущего относительно наличных. Мы редко осознаем, какой вред причиняет утрата свободы самостоятельно распоряжаться четвертым измерением. Если бы мы поняли, что государство лишает нас времени, мы бы, вероятно, разозлились. Присвоение его использования стоит за нарастающим недовольством, ощущаемым обычными людьми. То, как государство замышляет украсть свободу людей ради собственных приоритетов, – основная тема книги Хайека (Hayek) «Дорога к рабству» (Road to Serfdom).

Государственные чиновники обычно не ведают, что творят. Как говорилось выше, пустая трата нашего времени их не волнует. Британскому правительству понадобилось два с половиной года на бессмысленные переговоры по Брекситу, потратив впустую время всех желающих определенности граждан как Великобритании, так и ЕС.

Государственникам все равно, потому что они не придают времени практически никакой ценности. В их главном путеводителе по этим вопросам, «Общей теории занятости, процента и денег» (The General Theory of Employment, Interestand Money) Кейнса (Keynes), первое существенное упоминание о значении времени впервые встречается лишь на странице 293, где он верно отмечает, что «важность денег фактически происходит от того, что они выступают связывающим звеном между настоящим и будущим» [курсив оригинала] [I].

Хотя это один из немногих случаев, где Кейнс прав, он проигнорировал выводы. Измерение времени плохо согласуется с математическим подходом Кейнса к экономике, потому что в уравнениях делается допущение, что время на них не влияет. A+B*C может лишь допускать, что ни на один из элементов время не влияет. В действительности же статичный мир, где завтрашнее использование денег повторяет вчерашнее, не существует. Если бы он существовал, человеческий прогресс был бы невозможен. Таким образом, время влечет за собой изменения, а поэтому представляет собой неудобство, игнорируемое неокейнсианцами.

Разумеется, государственники были мотивированы отбросить доказанную классическую теорию, чтобы освободить пространство для предложений, предпочитающих государственный контроль над деньгами, являющимися, как указывал Кейнс, мостом между настоящим и будущим. Сначала мы что-то производим. Затем получаем оплату. После этого мы тратим и сберегаем. Деньги – это временное средство сбережения нашего труда для будущего использования. Время и деньги синонимичны и присущи всем этим действиям.

Мы думаем, что государство отнимает у нас только деньги, но оно также отнимает у нас время. Если бы кража времени более широко признавалась, отношение к государственному вмешательству явно изменилось бы. Сейчас же мы думаем, что дело только в деньгах, и, конечно же, кто захочет, чтобы его считали корыстным, и станет противиться их перераспределению тем, кто больше этого заслуживает?

Создать кредитный цикл и замолчать последствия

Государство чрезвычайно эффективно чистило наши карманы с помощью денежных фокусов и налогов. Взяв под контроль экономические и денежные дела, государство убедило нас, что оно может распоряжаться нашими деньгами более эффективно, чем мы сами. Государство приказывает нам использовать исключительно его собственную валюту, обеспеченную нашей верой в его кредитоспособность. Оно подавляет процентные ставки для роста экономики и максимизирует налоги, говоря, что вместе мы можем стать богаче. Государство взимает с нас платежи и тратит их так, как определит оно само, действуя в наших коллективных интересах.

Когда кража нашего времени относительно незначительна, мы это терпим. Мы вместе можем стать богаче. Но когда мы все больше работаем на государство, тратя на это почти половину своей трудовой жизни, в нас нарастает недовольство и возмущение. Мы больше не контролируем плоды своего труда, свое время. Тогда нам на помощь приходит центральный банк, создавая дополнительные деньги, потерянные нами из-за налогов, и побуждая регулируемые им банки выдавать кредиты, чтобы позволить нам больше зарабатывать и больше тратить. Он обесценивает как наши временные предпочтения, так и истинную стоимость наших зарплат для работодателей. В течение короткого периода может казаться, что все работает, если неудачники ничего не заметят и не начнут жаловаться. Но это ведет к экономической неустойчивости, заменяя здоровую случайность наших коллективных желаний циклом кредитного расширения и сжатия.

Заработок и сбережения, плоды нашего потраченного времени, переходят от обычных и одаренных граждан к другим, кому благоволит государство, благодаря простому подавлению процентных ставок, что сокращает временные предпочтения. Временная стоимость отнимается у потребителей и передается и отдается производителям-заемщикам. Потребители десятилетиями постепенно обеднялись, а производители научились любить государство больше, чем потребителя.

Наши неумелые лидеры могут искренне верить, что они создают для всех нас лучший мир, но когда что-то идет не так, они скрывают факты. Вместо того чтобы создавать лучший мир, они за все время сократили личное богатство и заработок посредством налогов и денежного обесценивания, так что в будущем уже не будет что отдавать государству. Но время – это деньги, поэтому государство просто печатает еще больше валюты, чтобы купить больше времени. В отсутствие дефицита времени, государство верит, что будущее можно бесконечно отсрочивать и в конечном счете все будет в порядке. Просто потерпите и отдайте нам еще больше вашего времени…

Стали ли мы счастливее без нашего украденного времени? «Захвати Уолл-стрит», появление «презренных» американцев, сторонников выхода Великобритании из ЕС и французских мятежников – все это свидетельствует об обратном. Теперь, когда сбережения исчерпаны, нам приходится брать кредиты, чтобы тратить. Дорога из желтого кирпича ведет не ко всему хорошему, как обещали похитители нашего времени, а к нищете.

Хищение времени заканчивается кредитным кризисом

Хищение нашего времени посредством денежного обесценивания активно продолжалось с тех пор, как из глобальной денежной системы была устранена дисциплина золота. Происходило это постепенно, еще с начала 1930-х, но ускорилось после никсоновского шока 1971 г. Цены тогда стали быстро расти, поскольку покупательная способность денег падала. Государство в итоге нашло решение проблемы роста цен: оно просто его отрицает. Составляющие индекса потребительских цен (CPI) постоянно меняются и корректируются в поиске скромного годового роста на 2%.

В 1980-х власти придумали новый трюк для увеличения падающих сбережений: кредитовать сберегателей посредством банков, чтобы раздуть активы и потребление. Для этого отменили закон Гласса (Glass) – Стиголла (Steagall), отделявший инвестиционное банковское дело от коммерческого кредитования. Кредиты на жилье, кредитные карты и личные займы стали все более доступны. Банки получали экономическое влияние и прибыль, создавая эти кредиты из воздуха, и банкиры зарабатывали целые состояния.

Начиная с 1980-х уничтожение реальных сбережений компенсировалось инфляцией активов, подпитываемой этими легкими кредитами. Излишества привели к обвалу 1987 г., пузырю интернет-компаний 2000 г. и жилищному пузырю 2006-07 гг. Но после падения цен на недвижимость и финансовые активы на помощь приходили новые кредиты. После кризиса Lehman десятилетней давности обесценивание денег ускорилось, цены активов раздулись, а инфляция цен скрывалась посредством подтасовок CPI.

Непостоянство валюты позволяет государству действовать так, что большая часть населения не догадывается, что у него крадут заработок, сбережения, будущее, время. Простая истина в том, что не только все стали беднее, чем могло бы быть, но они также стали беднее в абсолютном смысле. Ежегодно общество грабят все больше, так что в итоге у него мало что останется в сравнении с растущими требованиями государства.

Судя по всему, мы уже близки к этому. Только на этой неделе мы видели провал рождественской торговли в Великобритании. Падение банковских акций – зловещий опережающий индикатор. Повсюду люди менее охотно берут предлагаемые автопроизводителями кредиты на автомобили. Долги по кредитным картам на пределе. Число бездомных в Англии, главный показатель личных бедствий, с 2010 г. выросло на 169%. Кроме того, американцев облагают пошлинами, представляющими собой потребительские налоги и налоги на производство, что делает их беднее.

Близящийся неизбежный кризис подводит нас к концу дороги из желтого кирпича. Мы кончим не спекулятивным хлопком, а стенаниями обнищавших, которым больше нечего отдавать. И когда налоговые поступления государства сокращаются, оно всегда стремится их восстановить с помощью очередного денежного обесценивания.

Мы знаем, что подобное закончится кризисом, потому что так говорит история и логика. Судя по посланию рынков, мы уже стоим на пороге кризиса. На рынках корпоративных облигаций в Америке и ЕС наблюдается застой. Также есть сведения о том, что американские банки отказывают в корпоративных кредитах.

Дефляция, как это называют, – неточный термин, потому что, как говорил Шалтай-Болтай, это «значит то, что я захочу». Происходящее лучше всего описать как последствия накопления и постоянного хищения человеческого времени государством посредством бесконтрольной эмиссии денег и кредита. Называть это дефляцией – значит побуждать агентов государства еще больше обесценивать валюту в наивной вере, будто это антоним инфляции.

Фондовые рынки сейчас падают, потому что инвесторы перестают верить, что у государства все под контролем и что оно может избежать дефляции и привести нас к обетованной земле вечно растущих цен активов. Но когда инвесторы начнут думать вместо того, чтобы верить, станут возникать неудобные вопросы. Если валюта обесценивается, государству придется брать взаймы все большие суммы собственных денег, только для того, чтобы удержаться на месте. И, поскольку государство взяло на себя ответственность за наше благосостояние, при рецессии (еще одно неточное слово Шалтай-Болтая) ему придется брать взаймы еще больше.

Откуда возьмутся деньги? И какими будут процентные ставки? Если издержки по займам растут, так как у нас ничего не осталось, чтобы финансировать растущие государственные обязательства, как насчет корпораций, рассчитывающих свой доход на основе растущей стоимости оборотного капитала? Застыли ли рынки облигаций и банковское кредитование потому, что банки признали поражение? Неужели государство, взявшееся распоряжаться нашими временными предпочтениями, наконец потеряло контроль?

Только вера позволяла нам думать иначе. Вера в государство и его кредитоспособность. Без нее государственные необеспеченные деньги теряют покупательную способность, и все отнятое у нас государством время оказывается потраченным впустую. Грядущий инфляционный кризис можно по-другому определить просто как видимое уничтожение времени каждого из нас.

^[i] JM Keynes. The General Theory of Employment, Interest and Money Palgrave Macmillan reprint 2007